Хаос реформаторских
лет оказался весьма конструктивным, т.к. выступил подлинным носителем информационных
новаций, проводником внешних воздействий и ''провокатором'' невиданных советским
правоведением ино-родных (-странных) заимствований. Российская юридическая
и политическая наука начинают развиваться в условиях постсоветской действительности.
Юридическое (интеллектуальное) сообщество, на какое-то время вдруг оказавшееся
предоставленным самому себе (редкий для страны случай), начинает осваивать
российское посткоммунистическое пространство – ''идейную и институциональную
смесь'' между более чем реальным прошлым и настоящим и весьма иллюзорным
будущим. В истории национальных политико – правовых идей начало 90-х годов
знаменует наступление поискового этапа развития, характеризующегося противоречивым
смешением токов, идущих от разных юридических парадигм, разнополярных и
разноуровневых стилей правового мышления.
Магистральное направление постсоциалистического (реформаторского) правового
дискурса в обнаружении подлинных смыслов российского правового бытия проходит
через область господства всё тех же проблем политической и правовой рефлексии,
в конечном счете, как и прежде связанных со столкновением Нашего и Другого
государственно-юридического опыта. Эвристическая значимость переноса основных
концепций и направлений российской юриспруденции в плоскость диалога культур
в общеметодологическом и философском планах прекрасно обоснованна еще М.
Бахтиным: ''Мы ставим чужой культуре вопросы, каких она сама себе не ставила,
мы ищем в ней ответа на эти наши вопросы, и чужая культура отвечает нам,
открывая перед нами новые свои стороны, новые смысловые глубины. Без своих
вопросов нельзя творчески понять ничего другого и чужого (но, конечно, вопросов
серьёзных, подлинных). При такой диалогической встрече двух культур они
не сливаются и не смешиваются, каждая сохраняет своё единство и открытую
целостность, но они взаимно обогащаются'' (1). Сравнительные методы, диалогизм
в гуманитарии, вообще, подобны дыханию: естественны и незаметны, но только
лишь до малейшей остановки.
Можно говорить об охватившем российское правоведение стремлении понять и
оценить сущность и направленность процесса аккультурации права и политики,
форм и институтов отечественной политико-правовой практики 90-х годов, предвидеть
возможные (положительные и отрицательные) результаты подобного опыта (эксперимента).
Значимость же предлагаемых различными авторами направлений и тематики юридических
исследований, несмотря на известный плюрализм, теоретико-методологический
“разброд и шатания”, “отпущенного (в последние годы) на свободу” научного
сообщества заключается, прежде всего, в явном или не явном желании, пусть
через апеллирование к иному юридико-политическому миру, но всё-таки определить
(точнее, опредeлить) контуры, адекватные цивилизационным реалиям ценностные
ориентиры развития российского государства и права.
Например, известные события рубежа столетий обнажили в общем “старую как
мир” дискуссию о целесообразности построения (в наших условиях – реанимации!)
так называемого сильного государства. В самых разнообразных терминологических
конструкциях представала эта напрочь лишенная не только научной, но даже
и вполне обыденной оригинальности идея. Попросту говоря, ''сила'' – это
крайне сомнительная юридическая характеристика для российского государства,
которое пусть формально (в рамках публичного дискурса), но все же эволюционирует
от авторитаризма и тоталитаризма к демократии и открытому обществу. Государство
(отраженное массовой ментальностью) может быть сильным ''физически'' (каким,
несомненно, казалось советское государство в период расцвета), но может
быть сильным интеллектуально (своим правом и правосудием, экономикой, политикой,
образованием и наукой, социальной сферой и т.д.). Причем как это ни парадоксально,
но первое и второе по природе своей суть вещи несовместимые: давно же известно,
что ''сила есть – ума не надо''.
В этом (методологическом) ключе вспоминается статья профессора Бёрнса, опубликованная
им в начале 30-х годов. ''Смыслом горизонта'' (или смысловым горизонтом
– А.М.) назвал Бёрнс принцип, следуя которому любой исследователь сталкивается
с предопределенностью мысли, являющейся для неё одновременно опорой и ограничением:
у каждой цивилизации есть свои пределы знания – восприятий, реакций, чувств
и идей, точно также как и пределы развития тех или иных общественных и государственных
институтов, форм и систем. “Опыт любого момента имеет свой горизонт…К опыту
каждого человека может быть добавлен опыт других людей, живущих в его время
или живших прежде, и таким образом общий мир опыта, больший, чем мир собственных
наблюдений одного человека, может быть пережит каждым человеком. Однако,
каким бы обширным ни мог быть общий мир, у него также есть свой горизонт;
и на этом горизонте всегда появляется новый опыт…” (2). Вероятно, в данном
направлении, по пути выявления цивилизационных пределов собственного государственно-правового
опыта, впрочем, как и устойчивых мнемонических структур самого российского
юридико-политического дискурса предстоит двигаться отечественной гуманитарии.
Пока же архитектонические основания и тенденции развития политико-правового
дискурса на рубеже веков могут быть представлены достаточно схематично:
- во второй половине 90-х годов в результате перехода от идеократической
модели национальной юридической науки к её поли-(амби-) валентному бытию
устанавливается дискурсивный консенсус, основанный на относительной неустойчивости,
открытости системы взглядов, концепций, теорий;
- межкультурный диалог, столкновение традиций, сложная игра правовых и политических
заимствований и ''преемственностей'', отсутствие единой доктрины развития
отечественного государства и права в XXI в., поддерживают дуэль аргументов,
являющихся скорее продуктом саморазвития (самовоспроизводства) российской
цивилизации, чем неким результатом ''чистого'' правового мышления. Затянувшаяся
акинезия (нарушение двигательной функции) юридической науки привела её к
утрате смысловых связей с национальными и иностранными политическими и правовыми
практиками, спецификой социальных отношений.
Литература.
1. Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М., 1979. С.335.
2. Burns C.D. The Sense of Horizon. N.Y., 1934. P.301
|
