Хаос реформаторских лет оказался весьма конструктивным, т.к. выступил подлинным носителем информационных новаций, проводником внешних воздействий и ''провокатором''  невиданных советским правоведением ино-родных (-странных) заимствований. Российская юридическая и политическая наука начинают развиваться в  условиях постсоветской действительности. Юридическое (интеллектуальное) сообщество, на какое-то время вдруг оказавшееся предоставленным самому себе (редкий для страны случай), начинает осваивать российское посткоммунистическое пространство – ''идейную и институциональную смесь'' между более чем реальным прошлым и  настоящим и весьма иллюзорным будущим. В истории национальных политико – правовых идей  начало 90-х годов знаменует наступление  поискового этапа развития, характеризующегося противоречивым смешением токов, идущих от разных юридических парадигм, разнополярных и разноуровневых стилей правового мышления.

Магистральное направление постсоциалистического (реформаторского) правового  дискурса в обнаружении подлинных смыслов российского правового бытия проходит через область господства всё тех же проблем политической и правовой рефлексии, в конечном счете, как и прежде связанных со столкновением   Нашего и  Другого государственно-юридического опыта. Эвристическая значимость переноса основных концепций и направлений российской юриспруденции в плоскость диалога культур в общеметодологическом и философском планах прекрасно обоснованна еще       М. Бахтиным: ''Мы ставим чужой культуре вопросы, каких она сама себе не ставила, мы ищем в ней ответа на эти наши вопросы, и чужая культура отвечает нам, открывая перед нами новые свои стороны, новые смысловые глубины. Без своих вопросов нельзя творчески понять ничего другого и чужого (но, конечно, вопросов серьёзных, подлинных). При такой диалогической встрече двух культур они не сливаются и не смешиваются, каждая сохраняет своё единство и открытую целостность, но они взаимно обогащаются'' (1). Сравнительные методы, диалогизм в гуманитарии,  вообще,  подобны дыханию:  естественны и  незаметны, но только лишь до малейшей остановки.

Можно говорить об охватившем российское правоведение стремлении понять и оценить сущность и направленность процесса аккультурации права и политики, форм и институтов отечественной политико-правовой практики 90-х годов, предвидеть возможные (положительные и отрицательные) результаты подобного опыта (эксперимента).           Значимость же предлагаемых различными авторами направлений и тематики юридических исследований, несмотря на известный плюрализм, теоретико-методологический “разброд и шатания”, “отпущенного (в последние годы) на свободу” научного сообщества заключается, прежде всего, в явном или не явном желании, пусть через апеллирование к иному юридико-политическому миру, но всё-таки  определить (точнее, опредилить) контуры, адекватные цивилизационным реалиям ценностные ориентиры развития российского государства и права.

Например, известные события рубежа столетий обнажили в общем “старую как мир” дискуссию о целесообразности построения (в наших условиях – реанимации!) так называемого  сильного государства. В самых разнообразных терминологических конструкциях представала эта напрочь лишенная не только научной, но даже и вполне обыденной оригинальности идея. Попросту говоря, ''сила'' – это крайне сомнительная юридическая характеристика для российского государства, которое пусть формально (в рамках публичного дискурса), но все же эволюционирует от авторитаризма и тоталитаризма к демократии и открытому обществу. Государство (отраженное  массовой ментальностью) может быть сильным ''физически'' (каким, несомненно, казалось советское государство в период расцвета), но может быть сильным интеллектуально (своим правом и правосудием, экономикой, политикой, образованием и наукой, социальной сферой и т.д.). Причем как это ни парадоксально, но первое и второе по природе своей суть вещи несовместимые: давно же известно, что ''сила есть – ума не надо''.

В этом (методологическом) ключе вспоминается статья профессора Бёрнса, опубликованная им в начале 30-х годов. ''Смыслом горизонта'' (или смысловым горизонтом – А.М.) назвал Бёрнс принцип, следуя которому любой исследователь сталкивается с предопределенностью мысли, являющейся для неё одновременно опорой и ограничением: у каждой цивилизации есть свои пределы знания – восприятий, реакций, чувств и идей, точно также как и пределы развития тех или иных общественных и государственных институтов, форм и систем. “Опыт любого момента имеет свой горизонт…К опыту каждого человека может быть добавлен опыт других людей, живущих в его время или живших прежде, и таким образом общий мир опыта, больший, чем мир собственных наблюдений одного человека, может быть пережит каждым человеком. Однако, каким бы обширным ни мог быть общий мир, у него также есть свой горизонт; и на этом горизонте всегда появляется новый опыт…” (2). Вероятно, в данном направлении, по пути выявления цивилизационных пределов собственного государственно-правового опыта, впрочем, как и устойчивых мнемонических структур самого российского юридико-политического дискурса предстоит двигаться отечественной гуманитарии.

Пока же архитектонические основания и тенденции развития политико-правового дискурса на рубеже веков могут быть представлены достаточно схематично:

-         во второй половине 90-х годов в результате перехода от  идеократической модели  национальной юридической науки к её поли-(амби-) валентному бытию устанавливается дискурсивный консенсус, основанный на относительной неустойчивости, открытости системы взглядов, концепций, теорий;

-          межкультурный диалог, столкновение традиций, сложная игра правовых и политических заимствований и ''преемственностей'', отсутствие единой доктрины развития отечественного государства и права в XXI в., поддерживают дуэль аргументов, являющихся скорее продуктом саморазвития (самовоспроизводства) российской цивилизации, чем неким результатом ''чистого'' правового мышления. Затянувшаяся акинезия (нарушение двигательной функции) юридической науки привела её к утрате  смысловых связей с национальными и иностранными политическими и правовыми практиками, спецификой социальных отношений.